VIII.
Поэтъ не ошибался въ своемъ предсмертномъ провиденiя. "Если отыскивались и, быть можетъ, не разъ еще отыщутся отдельные судьи, неправедные и немилостивые, то въ общемъ "живой, кровный союзъ" межъ нимъ и всеми "честными сердцами" установился прочно, и, нужно думать, съ годами онъ будетъ лишь расти и крепнуть. Но Некрасову пришлось вести долгую и тяжелую борьбу для того, чтобы завоевать общее признанiе.
"Если бы дать больше места выдержкамъ изъ отзывовъ критики, то каждый наглядно убедился бы, какъ долго и упорно печать наша не признавала всей силы поэтическаго значенiя Некрасова, и какъ публика сама поняла и полюбила поэта. Некрасовъ занялъ самъ, съ бою, безъ союзниковъ, свое настоящее положенiе въ русской литературе".
Такъ писалъ въ 1879 г. С. И. Пономаревъ въ послесловiи къ первому посмертному изданiю стихотворенiй поэта, которое онъ редактировалъ. Въ самомъ деле, просматривая три части изданнаго г. Зелинскимъ "Сборника критическихъ статей о Некрасове" (доведеннаго лишь до 1877 г.), мы видимъ, что въ теченiе почти всехъ сороковыхъ годовъ критика наша хранила о поэте глубокое безмолвiе, а за следующее десятилетiе появилось всего лишь несколько незначительныхъ отзывовъ, въ одномъ изъ которыхъ Эрастъ Благонравовъ писалъ: "Трудно найти стихотворца, который былъ бы меньше поэтъ, чемъ Некрасовъ". Авторъ другого отзыва - Аполлонъ Григорьевъ заявлялъ (уже въ 1855 г.), что не находитъ поэзiи въ доселе напечатанныхъ стихахъ Некрасова, за исключенiемъ лишь стихотворенiя къ падшей женщине ("Когда изъ мрака заблужденья...")
Вышедшее въ 1856 г. первое изданiе стихотворенiй Некрасова было раскуплено публикой съ изумительной быстротою, но въ печати не вызвало ни одной статьи, ни одной самой коротенькой рецензiи!
Объясняется это, конечно, темъ, что "Современникъ", отражавшiй взгляды и настроенiе молодой Россiи, въ сердце которой стихи Некрасова нашли такой сочувственный откликъ, издавался самимъ поэтомъ, и на страницахъ этого журнала похвала Некрасову не могла найти себе места. Одинъ только разъ Добролюбовъ (и, то не называя имени Некрасова, хотя имея въ виду, очевидно, его) высказалъ мненiе, что Пушкинъ, Лермонтовъ и Кольцовъ уже нашли себе достойнаго продолжателя... Что касается остальныхъ органовъ печати, то они находились въ рукахъ людей поколенiя отживающаго, понимавшаго поэзiю прежде всего, какъ служенiе "красоте". Само собой разумеется, что въ такихъ критикахъ поэзiя Некрасова въ лучшемъ случае вызывала недоуменiе...
Только въ начале 60-хъ годовъ, когда свежая струя общественности широкимъ потокомъ разлилась по всемъ уголкамъ -обновленной Россiи, отравившись прежде всего на печати, последняя сразу заговорила о Некрасове, какъ о признанномъ уже "властителе сердецъ" молодого поколенiя. Въ это время, какъ бы поддавшись общему энтузiазму, переменили о немъ въ лучшему мненiе и наиболее искреннiе представители поколенiя старшаго, вроде Ап. Григорьева, который съ восторгомъ отзывался теперь о "народномъ сердце" Некрасова и о "почвенности" его поэзiи.
Но, вотъ, схлынула живая волна... "Призванная къ порядку", русская жизнь опять начала замирать и принимать "благообразный" видъ. Свежiе, молодые голоса замолкли, и это опять не вакецлило сказаться на отношенiяхъ критики въ Некрасову. Къ тому же, последнiй самъ не устоялъ въ этотъ тяжелый перiодъ на прежней высоте и, поскользнувшись, далъ новую пищу злорадству враговъ; клевета "снежнымъ комомъ покатилась по Руси, по родной"... Наиболее тяжелымъ и мучительнымъ для Некрасова моментомъ былъ 1869 годъ. Г. г. Антоновичъ и Жуковскiй недавнiе друзья, поддавшись чувству мелкаго, самолюбиваго озлобленiя, выпустили противъ Некрасова целую обличительную брошюру, "Матерiалы для характеристики современной русской литературы", где, развенчивая Некрасова, какъ журналиста и человека, пытались подкопаться и подъ его поэзiю. "Вамъ такъ же легко перестроить вашу лиру на совершенно новый ладъ,-- развязно обращался г. Антоновичъ къ Некрасову,-- какъ вашему другу (?) г. Краевскому легко променять прежнiй образъ мыслей на новый; вы съ одинаковымъ увлеченiемъ и искусствомъ можете и восхвалять, и порицать одинъ и тотъ же предметъ, вамъ ничего не стоитъ метать громы гражданскаго негодованiя въ какого-нибудь вельможу, швейцаръ котораго отогналъ отъ его, подъезда "деревенскихъ русскихъ людей", а завтра рабски льстятъ ему и прославлять его доблести восторженнымъ мадригаломъ; вамъ нужна только тема, какова бы она ни была, а вы ужъ обработаете ее поэтически..." Словомъ, отрицалось въ поэте всякая искренность, всякое убежденiе.
Нечего и говорить, что, не смотря на искусную и сильную отповедь И. А. Рождественскаго, въ томъ же году выпустившаго -- безъ ведома Некрасова - ответную брошюру "Литературное паденiе г. Антоновича и Жуковскаго", во враждебномъ Некрасову литературномъ лагере нападки на него встретили самый восторженный прiемъ. Страховъ писалъ въ "Заре": "Наиболее значительная часть нашей печати (либеральная) живетъ одною фальшью, сознательно и постоянно кривитъ душою. Не раздается ни одного искренняго, прямого голоса; все лукавитъ, iезуитствуетъ, прислуживается (!), все покорно гнетъ передъ чемъ-нибудь или передъ кемъ-нибудь свою совесть и свои помыслы... Книжка гг. Антоновича и Жуковскаго представляетъ, очевидно, реакцiю. Лжи накопилось столько, что, наконецъ, сознанiе ея начинаетъ прорываться наружу... Обличенiе Некрасова важно для техъ, кто виделъ въ немъ некоторое светило либерализма; но многiе, и давно уже, смотрели иначе. Самые стихи Некрасова, въ которыхъ такъ много говорится о народныхъ страданiяхъ, давно уже, не смотри на ихъ несомненныя замечательныя достоинства, признаны (?) не выражающими полнаго сочувствiя народу, не проникнутыми его действительнымъ пониманiемъ. Это - сатиры, каррикатуры, излiянiя хандры и желчи, и лишь изредка правдивыя и неискаженныя картины" (въ качестве примера того, "какъ мало сходится Некрасовъ съ народомъ въ своихъ сочувствiяхъ и воззренiяхъ", Страховъ указывалъ на пожеланiе поэта, чтобы русскiй народъ понесъ съ базара Белинскаго и Гоголя!).
Въ томъ же 69 г. выступилъ съ своими "разоблаченiями" Тургеневъ, опубликовавшiй въ "Вестнике Европы" известныя письма Белинскаго... А вследъ затемъ тотъ же Тургеневъ, раздраженныя недостаточно почтительнымъ, по его мненiю, отзывомъ "Отеч. Записокъ" о поэзiи Полонскаго, выступилъ въ "С. -Петерб. Ведомостяхъ" съ открытымъ письмомъ, въ которомъ говорилось: "Я убежденъ, что любители русской словесности будутъ перечитывать лучшiе стихи Полонскаго, когда самое имя г. Некрасова покроется забвенiемъ. Почему же это? А просто потому, что въ деле поэзiи живуча только одна поэзiя, и что въ белыми нитками сшитыхъ, всякими пряностями приправленныхъ, мучительно высиженныхъ измышленiяхъ "скорбной" музы г. Некрасова еято, поэзiи-то, и нетъ на грошъ".
И такiе отзывы, къ стыду русской литературы, нигде не вызвали въ свое время резкаго, негодующаго отпора,-- опять-таки, быть можетъ, потому, что все наиболее свежiя литературныя силы группировались вокругъ "От. Зап.", во главе которыхъ стоялъ самъ Некрасовъ. Даже въ середине 70-хъ годовъ не въ редкость было встретить на страницахъ журналовъ нелепое мненiе, будто Некрасовъ прiобрелъ себе значенiе въ родной литературе "только оригинальными, новыми мотивами, а отнюдь не силой и глубиной содержанiя"; или даже - будто "поэзiя Некрасова вырабатывалась въ либеральныхъ редакцiяхъ и служила постоянно какъ-бы иллюстрацiей направленiй, попеременно господствовавшихъ въ известной части журналистики". О поэме "Кому на Руси жить хорошо" одинъ критикъ писалъ (и тоже нигде не встретилъ отпора): "поэма эта принадлежитъ къ такимъ, о которыхъ гораздо прiятнее было бы хранить молчанiе".
Слухи о тяжкой болезни поэта и последовавшая затемъ, въ конце 77 г., смерть его вызвали настоящiй взрывъ непритворной скорби въ обществе и въ молодежи,-- тотчасъ же смолкли и все враждебные голоса въ печати: со страницъ газетъ и журналовъ въ теченiе целаго года не сходили сочувственныя некрологическiя статьи и разборы стихотворенiй Некрасова; вышли и отдельные сборники, посвященные памяти поэта... Но уже въ 78 г. на столбцахъ либерально-буржуазнаго "Голоса" возобновлено было въ самой резвой форме нападенiе: появились, въ пяти огромныхъ фельетонахъ, нашумевшiя въ свое время "Критическiя беседы" небезызвестнаго г. Евгенiя Маркова... Эти широковещательные беседы, якобы безпристрастно отмечавшiя недостатки и достоинства некрасовской поэзiи, а, въ сущности, стремившiяся доказать ея ничтожество и эфемерность, имели большой успехъ въ техъ кругахъ общества и литературы, которые и до того съ плохо скрываемой непрiязнью относились въ необычайной популярности Некрасова. Г. Марковъ задалъ тонъ и собралъ матерiалъ, можно сказать, для всей последующей отрицательной критики, и отзвуки его "Беседъ" явственно слышались даже двадцать летъ спустя, въ двадцати-летнюю годовщину смерти поэта. Мы думаемъ, не мешаетъ поэтому (особенно въ виду того, что "Голосъ" представляетъ теперь библiографическую редкость) изложить съ некоторой подробностью критику г. Евгенiя Маркова.
Некрасовъ,-- утверждаетъ критикъ "Голоса",-- поэтъ предшествовавшей освобожденiю крестьянъ эпохи. Проникнутый сознанiемъ коренного общественнаго зла, онъ видитъ роковую безобразность даже въ сферахъ жизни, повидимому, не имеющихъ связи съ крепостнымъ бытомъ. У читателя получается впечатленiе какого-то предвзятаго намеренiя не останавливаться ни на какихъ другихъ явленiяхъ мiра, кроме излюбленныхъ (?) авторомъ. Преувеличенiе, неестественность, надутость, сентиментальность и риторика - роковыя последствiя такой односторонности... Этимъ поэтъ вызываетъ и несочувствiе читателя къ той самой среде, которая выставляется жертвою безобразiя... Защищая русскiй народъ противъ Некрасова, г. Марковъ въ качестве примера приводитъ стихотворенiе "Родину", где, будто бы, чудовищно-неверно утвержденiе, что русскiе крепостные "завидовали житью последнихъ барскихъ псовъ"... "Кто, напримеръ, узнаетъ,-- патетически восклицаетъ критикъ,-- ту охоту, которая обыкновенно наполняла радостью удали не только охотника-барина, но и псарей его, и лошадей, и собакъ (какова собачья идиллiя! П. Г.) въ неверной и мрачной картине "Псовой охоты" Некрасова? Лира Некрасова - вообще патологическая лира: песни "О погоде", напримеръ, не столько поэзiя, сколько "воркотня досужаго капризника"... Изображенiя народнаго быта, народной души и даже народная речь въ его стихахъ полны фальши, неискренности и тенденцiозности. Многочисленные примеры, приводимые г. Евгенiемъ Марковымъ, мы опустимъ, упомянемъ лишь объ одномъ, которымъ критики Некрасова пользуются охотно и доныне. Въ стихотворенiи "Тишина", говоря объ окончанiи Крымской войны, поэтъ прибегаетъ къ такому образу: "Прибитая къ земле слезами рекрутскихъ женъ и матерей, пыль не стоитъ уже столбами надъ бедной родиной моей". Г. Андреевскiй, следуя примеру г. Евгенiя Маркова, подсмеивался: "Этотъ невообразимый дождь, освежившiй большую дорогу, совершенно нестерпимъ" ("Литер. Чтенiя" 1891 г.). Между темъ, прекрасная и сильная, на нашъ взглядъ, метафора Некрасова становится вполне понятной, если взятъ ее въ связи съ следующими стихами изъ той же "Тишины":
. . . . . . . Надъ Русью безмятежной
Возсталъ немолчный скрипъ тележный,
Печальный, какъ народный стонъ;
Русь поднялась со всехъ сторонъ,
Все, что имела, отдавала
И на защиту высылала
Со всехъ проселочныхъ путей
Своихъ покорныхъ сыновей...
Какъ известно, изъ этихъ "покорныхъ сыновей" лишь "немногiе вернулись съ поля", и поэтъ имелъ полное основанiе сравнить съ потоками дождя слезы, пролитые рекрутскими женами и матерями... Казалось бы, надъ чемъ тутъ зубоскалить?..
Некрасову по плечу,-- продолжаетъ г. Марковъ,-- только сказочное геройство, баснословный идiотизмъ, голубиное смиренiе, кровожадность тигра. Онъ не постигаетъ среднихъ типовъ {Некрасовъ изображается здесь, какъ ультра-романтикъ. Но вся поэзiя его, глубоко-реальная о правдивая, служитъ красноречивымъ опроверженiемъ такого мненiя. Упомянемъ только объ одной стороне некрасовской поэзiи, которой до силъ поръ намъ не пришлось коснуться. Это - любовная лирика. У поэтовъ предшествовавшихъ, не исключая Пушкина и Лермонтова, любовь изображается всегда въ праздничные ея моменты, является какъ бы принаряженной и приподнятой; Некрасовъ перенесъ любовь съ неба на землю, въ обстановку будничныхъ, реальныхъ человеческихъ отношенiй, онъ рисуетъ чувства людей именно средняго, а не героическаго типа.}. Искреннимъ мыслителемъ - поэтомъ и безпристрастнымъ наблюдателемъ - художникомъ онъ бываетъ только одинъ часъ изъ десяти натянутаго и выдуманнаго сочинительства. Вина всего этого - жизнь въ кружкахъ, которые действовали не путемъ поэтическаго и художественнаго воспитанiя общества, а - логическаго убежденiя, научнаго знанiя, практическихъ интересовъ... Подъ влiянiемъ кружковъ, Некрасовъ поднялъ знамя тенденцiозной поэзiи, но, какъ все выдуманное, насильственное, какъ всякiй ублюдокъ, она осуждена остаться безъ потомства: "лишенная одушевляющаго огня и искренности, какъ можетъ она холодными процедурами своего творчества зажечь божественную искру въ новомъ организме?.."
Некрасовъ, по мненiю г. Маркова, до того тенденцiозенъ, до того свыкся съ необходимостью громить крепостное право, что чуть-ли не готовъ отрицать самый фактъ освобожденiя (игривая мысль, которую охотно повторяли потомъ гг. Андреевскiе, Красновы и ихъ присные). Некрасовъ былъ поэтомъ исключительно отрицанiя, отрицанiе же есть только преходящiй моментъ. Въ творческомъ духе поэта были скудны элементы любви (!)... "Побольше любви!" - укоризненно наставляетъ въ заключенiе г. Марковъ Некрасова, а кстати ужъ и "родственнаго ему" Щедрина, умевшихъ только "отрицать" и совсемъ не умевшихъ любить...
Тому, кто знаетъ Некрасова и Щедрина, конечно, нечего разъяснять, какъ много самодовольной узости и приторной фальши въ этихъ "либеральныхъ" назиданiяхъ.
За последнiя двадцать летъ въ критике появилось мало новаго и интереснаго о некрасовской поэзiи. Следуетъ отметить разве только упомянутую уже статью г. Андреевскаго, въ которой много злого остроумiя и красивыхъ софизмовъ, и конечный выводъ которой таковъ: "Вкладъ Некрасова въ вечную сокровищницу поэзiи гораздо меньше его славы, его имени".
Съ середины 80-хъ годовъ, когда въ литературе почуялось заметное охлажденiе въ мужику, въ народу, и имя Некраеова все реже и реже стало мелькать на страницахъ журналовъ. Выплыли на сцену вопросы личнаго совершенствованiя, личной морали; шумно прокатилась мишурная волна "эстетическаго идеализма" и доморощеннаго декадентства... Увлеченiе марксизмомъ обещало, казалось, значительное отрезвленiе,-- возвратъ искусства къ реализму, въ соцiальнымъ интересамъ, хотя и съ перенесенiемъ центра вниманiя съ мужика на городского пролетарiя; но тутъ случилось нечто странное и неожиданное: марксизмъ въ собственномъ, безпримесномъ его виде почти нисколько не отразился въ нашей художественной литературе и въ художественной критике... Заявляли о себе и шумели одни только марксисты "не настоящiе", марксисты-индивидуалисты, марксисты-ничшеанцы, марксисты-символисты... Эти господа, понятно, не могли любить Некрасова и его простую, безхитростную поэзiю, чуждую всякихъ современныхъ кривлянiй и вычуръ!
Къ счастью, движенiе впередъ, въ сторону все большей демократизацiи литературы и искуства, продолжается безостановочно и непрерывно, и видимые зигзаги и отступленiя въ нашемъ общественномъ развитiи не имеютъ въ последнемъ счете особеннаго значенiя. Литература у насъ не впервые отстаетъ отъ жизни, и судить о вкусахъ и настроенiи наиболее бодрыхъ и жизненныхъ круговъ общества по мненiямъ гг. Андреевскихъ, Мережковскихъ, Бердяевыхъ, Булгаковыхъ et tutti quanti,-- было бы совершенно неосновательно. Некрасовъ ни въ какомъ случае не можетъ быть названъ забытымъ и отжившимъ свое время поэтомъ. Стихотворенiя его, довольно дорогiя по цене, раскупаются съ прежней, если не большей быстротою. Но если бы даже на "верхахъ" нашей много всякихъ видовъ видавшей интеллигенцiи и, действительно, можно было подметить некоторое охлажденiе къ музе мести и печали, то жизнь съ каждымъ днемъ все заметнее выдвигаетъ впередъ новаго, свежаго читателя, могучаго какъ своей численностью, такъ и все побеждающей верой въ торжество света и правды. Не сегодня - завтра этотъ новый читатель заполнитъ всю жизненную сцену, и никакого сомненiя не можетъ быть въ томъ, что для Некрасова онъ явится "читателемъ-другомъ".
Какъ ночные призраки, разлетятся тогда и растаютъ туманомъ все современные "символизмы", поиски "новой красоты" и "новыхъ настроенiй". Жажда правды - вотъ настроенiе, которое одно имеетъ передъ собой будущее! Светлое и широкое будущее предстоитъ поэтому "Музе мести печали", не устававшей твердить:
Пускай намъ говоритъ изменчивая мода,
Что тема старая - страданiя народа,
И что поэзiя забыть ее должна,--
Не верьте, юноши: не стареетъ она!
П. Ф. Гриневичъ.
"Русское Богатство", No 11--12, 1902