Как дядю моего, Ивана Ильича, Нечаянно сразил удар паралича, В его наследственном имении Корсунском, - Я памятник ему воздвигнул сгоряча, А души заложил в совете опекунском. Мои домашние, особенно жена, Пристали: "Жизнь для нас на родине скучна! Кто: "ангел!", кто: "злодей! вези нас за границу!" Я крикнул старосту Ивана Кузьмина, Именье сдал ему и - укатил в столицу. В столице получив немедленно паспорт, Я сел на пароход и уронил за борт Горячую слезу, невольный дар отчизне... "Утешься, - прошептал нас увлекавший черт, - Отраду ты найдешь в немецкой дешевизне", - И я утешился... И тут уж недолга Развязка мрачная: минули мы брега Священной родины, минули Свинемюнде, Приехали в Берлин - и обрели врага В Луизе-Августе-Фернанде-Кунигунде. Так горничная тварь в гостинице звалась. Но я предупредить обязан прежде вас, Что Лидия - моя дражайшая супруга - Ужасно горяча: как будто родилась Под небом Африки; в ней дышат страсти юга! В отечестве она не знала им узды: Покорно ей вручив правления бразды, Я скоро подчинил ей волю и рассудок (В сочельник крошки в рот не брал я до звезды, Хоть голоду терпеть не может мой желудок), И всяк за мною вслед во всём ей потакал, Противоречием никто не раздражал Из опасенья слез, трагических истерик., В гостинице, едва я умываться стал, Вдруг слышу: Лидия бушует, словно Терек. Я бросился туда. Вот что случилось с ней.. О ужас! о позор! В небрежности своей, Луиза, Лидию с дороги раздевая, Царапнула слегка булавкой шею ей, А Лидия моя, не долго размышляя... Но что тут говорить? Тут нужны не слова; Тут громы нужны бы... Недвижна, чуть жива, Стояла Лидия в какой-то думе новой. Растрепана коса, поникла голова: "На натиск пламенный ей был отпор суровый!.." Слова моей жены: "О друг, Иван Ильич! - Мне вспомнились тогда. - Здесь грубость, мрак и дичь, Здесь жить я не могу - вези меня в Европу!" Ах, лучше б, душечка, в деревне девок стричь Да надирать виски безгласному холопу! 186О |
Примечания
Печатается по Ст 1874, т. III, ч. 6, Приложение 3: Юмористические стихотворения разных годов, с. 219-221, где ошибочно датировано: "1861", без ст. 51. Впервые опубликовано: С, 1860, N 5 (ценз. разр. - 29 апр. и 19 мая 1860 г.), "Свисток" N 5, с. 36, не полностью, без подписи, с подзаголовком: "Письмо первое", в составе заметки Н. А. Добролюбова "Отъезжающим за границу". Заканчивал публикацию стих "И тяжко я вздохнул о родине моей" с двумя строками точек. Так же заканчивается стихотворение и в настоящем издании: сокращение текста в Ст 1874 носило явно цензурный характер (см. об этом: Некр. сб., V, с. 164-165). В собрание сочинений впервые включено: Ст 1874. Автограф не найден. Датируется 1860 г. по времени первой публикации. В докладе Главного управления цензуры это стихотворение отмечено в числе определяющих "вредное" направление журнала: "Здесь <...> уже без всяких уловок, без всяких разысканий в чужой истории или законодательстве указывается на ненормальное положение нашего отечества" (Евгеньев-Максимов В. "Современник" при Чернышевском и Добролюбове. Л., 1936, с. 431). В журнале каждая строфа была разделена на две части: в первой три стиха, во второй - два, отчего выходило нечто похожее па терцины Данте. Добролюбов в названной выше заметке восхищался формой стихотворения ("это что-то дантовское") и его общественным смыслом: "Жизненность содержания дает ему силу, нусть читатель сам судит..." (Добролюбов, т, VII, с. 469).
"На натиск пламенный ей был отпор суровый!.." - неточная цитата из стихотворения Пушкина "К вельможе" (1830): "Здесь натиск племенный, а там отпор суровый".